(...)
<p>
   Головкер ехал на машине в офис. Только что завершилась выгодная 
операция.
Комиссионные составили двенадцать тысяч.<p>
   Автомобиль  легко  скользил  по  гудронированному  шоссе.  
Головкер был в
светло-зеленом фланелевом  костюме.  В  левой  руке  его  дымилась  
сигарета
"Кент".<p>
   И  вдруг  он  увидел  себя  чужими глазами. Это бывает. А именно: 
глазами
своей бывшей жены. Вот мчится за рулем собственного автомобиля  
процветающий
бизнесмен  Головкер.  Совесть  его  чиста, бумажник набит деньгами. В 
уютной
конторе его  ждет  миловидная  секретарша.  Здоровье  у  него  
великолепное.
Гемоглобин?  Он  даже не знает, что это такое. У него все хорошо. 
Гладкая от
лосьона кожа. Дорогие ботинки не жмут. И вот Лиза смотрит на этого 
человека.
И думает: какое сокровище я потеряла!<p>
   Так и  появилась  у  Головкера  навязчивая  идея.  А  именно:  он  
должен
встретиться  с женой. Она поймет и убедится. А он только 
спросит: "Ну, как?"
- и все. И больше ни единого слова... "Ну, как?.."<p>
   Головкер представлял себе момент возвращения. Вот он  прилетает.  
Едет  в
гостиницу.  Берет  напрокат машину. Меняет по курсу тысячу долларов. 
А может
быть - две. Или три.<p>
   Потом звонит ей: "Лиза? Это я... Что значит - кто? Теперь 
узнала?..  Да,
проездом. Я, откровенно говоря, довольно-таки бизи... Хотя сегодня, в 
общем,
фри... Извини, что перехожу на английский..."<p>
   Они  сидят  в  хорошем ресторане. Головкер заказывает. Лизе - 
дичь. Себе
что-нибудь легкое. Немного спаржи, мусс... Коньяк? 
Предпочитаю "Кордон бле".
Армянский? Ну, давайте...<p>
   Головкер провожает Лизу домой. Выходит  из  машины.  Распахивает  
дверцу.
"Ну, прощай". И затем: "Ах да, тут сувениры".<p>
   Головкер  протягивает  Лизе  сапфировое ожерелье. "Ведь это твой 
камень".
Затем - пластиковый мешок с голубой канадской дубленкой. Учебный  
компьютер
для Оли. Пакет с шерстяными вещами. Две пары сапог.<p>
   Затем он мягко спрашивает:<br>
- Могу  я  оставить тебе немного денег? Буквально - полторы-две 
тысячи.
Чисто символически...<p>
   Он мягко и настойчиво протягивает ей конверт.<p>
   Она:<br>
- Зайдешь?<br>
- Прости, у меня завтра утром деловое  свидание.  Подумываю  о  
скромной
концессии.  Что-нибудь  типа  хлопка.  А  может,  займусь 
электроникой. Меня
интересует рынок.<p>
   Лиза:<br>
- Рынок? Некрасовский или Кузнечный?<p>
   Головкер улыбается:<br>
- Я говорю о рынке сбыта...<p>
   Вечером Лиза сидит у него в гостинице. Головкер снимает трубку:<br>
   - Шампанского.<p>
   Затем:<br>
  - Ты полистай журналы, я должен сделать несколько звонков. Хэлло, 
мистер
Беляефф! Головкер спикинг. Представитель "Дорал эдженси"...<p>
   Шампанское выпито. Лиза спрашивает:<br>
- Мне остаться?<p>
   Он - мягко:<br>
- Не стоит. В этой пуританской стране...<p>
   Лиза перебивает его:<br>
- Ты меня больше не любишь?<p>
   Головкер:<br>
- Не спрашивай меня об этом. Слишком поздно...<p>
   Вот они идут по  набережной.  Заходят  в  Эрмитаж.  Разглядывают  
полотна
итальянцев. Головкер произносит:<br>
- Я  бы  купил  этого зеленоватого Тинторетто. Надо спросить - может, 
у
большевиков есть что-то для продажи?..<p>
   Мысли о встрече с женой не покидали  Головкера.  Это  было  
странно.  Все
должно  быть  иначе.  Первые  годы человек тоскует о близких. Потом 
начинает
медленно  их  забывать.  И  наконец,  остаются  лишь  контуры   
воспоминаний.
Расплывчатые контуры на горизонте памяти, и все.<p>
   У  Головкера все было по-другому. Сначала он не вспоминал про 
Лизу. Затем
стал изредка  подумывать  о  ней.  И  наконец  стал  думать  о  
бывшей  жене
постоянно. С волнением, которое его удивляло. Которое пугало его 
самого.<p>
   Причем  не  о  любви  задумывался  Головкер. И не о раскаянии 
бывшей жены
своей. Головкер думал о торжестве справедливости, логики и порядка.<p>
   Вот он идет по Невскому. Заходит в кооперативный ресторан.  
Оглядывается.
Пробегает глазами меню. Затем негромко произносит:<br>
- Пошли отсюда!<p>
   И все. "Пошли отсюда". И больше ни единого слова...<p>
   Мысль  о  России  становилась неотступной. Воображаемые картины 
следовали
одна за другой. Целая череда  эмоций  представлялась  Головкеру:  
удивление,
раздражение,  снисходительность.  Ему  четко  слышались  отдельные  
фразы на
каждом этапе. Например - у фасада какого-то случайного здания:<br>
- Пардон, что означает - "Гипровторчермет"?<p>
   Или - в случае какого-то бытового неудобства:<br>
   - Большевики меня поистине умиляют.<p>
   Или - за чтением меню:<br>
   - Цены, я так полагаю, указаны в рублях?<p>
   Или - когда речь зайдет о нынешнем правительстве:<br>
   - Надеюсь, Горбачев хотя бы циник. Идеалист у власти - это 
катастрофа.<p>
   Или - если разговор пойдет об Америке:<br>
   - Америка не рай. Но если это ад, то самый лучший в мире.<p>
   Или - реплика в абстрактном духе.  На  случай,  если  произойдет  
что-то
удивительное:<br>
   - Фантастика! Непременно расскажу об этом моему дружку Филу 
Керри...<p>
   У него были заготовлены реплики для всевозможных обстоятельств. 
Выходя из
приличного ресторана, Головкер скажет:<br>
   - Это уже не хамство. Однако все еще не сервис.<p>
   Выходя из плохого, заметит:<br>
   - Такого я не припомню даже в Шанхае...<p>
   Головкер вечно что-то бормотал, жестикулировал, смеялся. Путал 
английские
и русские слова. Вдруг становился задумчивым и молчаливым. Много 
курил.<p>
   И  вот  он понял - надо ехать. Просто заказать себе визу и купить 
билет.
Обойдется эта затея в четыре тысячи  долларов.  Включая  стоимость  
билетов,
гостиницу, подарки и непредвиденные расходы.<p>
   Времена  сейчас  относительно  либеральные.  Провокаций  быть  не 
должно.
Деньги есть.<p>
   Оформление  документов  заняло  три   недели.   Билет   он   
заказал   на
четырнадцатое сентября. Ходил по магазинам, выбирал подарки.<p>
   Выяснилось,  что  у  него совсем мало друзей и знакомых. Родители 
умерли.
Двоюродная сестра жила в Казани. С однокурсниками Головкер не 
переписывался.
Имена одноклассников забыл.<p>
   Оставались Лиза с дочкой. Оленьке должно было исполниться 
тринадцать лет.
Головкер не то чтобы любил эту печальную хрупкую девочку. Он к  ней  
привык.
Тем более, что она, почти единственная в мире, испытывала к нему 
уважение.<p>
   Когда мать ее наказывала, она просила:<br>
- Дядя Боря, купите мне яду...<p>
   Головкер  привязался  к  девочке.  Ведь материнская и отцовская 
любовь -
совершенно разные. У матери это прежде всего - кровное чувство.  А  
у  отца
- душевное  влечение.  Отцы  предпочитают тех детей, которые рядом. 
Пусть они
даже и неродные.  Потому-то  злые  отчимы  встречаются  гораздо  
реже,  чем
сердитые мачехи. Это отражено даже в народных сказках...<p>
   Лизе  он  купил  пальто  и  сапоги.  Оле  - шубку из натурального 
меха и
учебный компьютер. Плюс - рубашки, джинсы, туфли и белье. Какие-то  
сувениры,
авторучки,  радиоприемники,  две  пары  часов. Короче, одними 
подарками были
заполнены два чемодана.<p>
   Деньги Головкеру удалось поменять  из  расчета  один  к  шести.  
Головкер
передал  какому-то  Файбышевскому около семисот долларов. В 
Ленинграде некая
Муза передаст ему четыре тысячи рублей.<p>
   Летел Головкер самолетом американской компании.  Как  обычно,  
чувствовал
себя зажиточным туристом. Небрежно заказал себе порцию джина.<p>
   - Блу джинc энд тоник, - пошутил Головкер, - джинсы с тоником.<p>
   Бортпроводница спросила:<br>
   - Вы из Польши?<p>
   Неужели, подумал Головкер, у меня сохранился акцент?..<p>
   В  Ленинградском  аэропорту  ему  не  понравилось.  Все  казалось 
серым и
однообразным. Может быть, из-за отсутствия рекламы. К. тому же  он  
прилетел
сюда впервые. Так уж получилось. Тридцать два года здесь прожил, а 
самолетом
не летал.<p>
   Головкер  подумал:  что  я  испытываю, шагнув на родную землю? И 
понял -
ничего особенного.<p>
   Поместили его в гостинице "Октябрьская". Вскоре приехала Муза -  
нервная
и беспокойно озирающаяся по сторонам. Оставила ему пакет с 
деньгами.<p>
   Головкер  испытывал  страх,  усталость, волнение. Больше часа он 
провел в
гостинице, а Лизе так и  не  звонил.  Что-то  его  останавливало  и  
пугало.
Слишком  долго,  оказывается, Головкер этого ждал. Может быть, все 
последние
годы. Может, все, что он делал и предпринимал,  было  рассчитано  
только  на
Лизу? На ее внимание?<p>
   Если  это  так,  задумался  Головкер,  сколько  же всего 
проносится мимо?
Живешь и не знаешь - ради чего? Ради чего зарабатываешь деньги?  
Ради  чего
обзаводишься собственностью? Ради чего переходишь на английский язык?
<p>
   Головкер  взглянул на часы - половина десятого. Припомнил номер 
телефона
- четыре, шестнадцать... И дальше - сто пятьдесят  шесть.  Все  
правильно.
Четыре  в  кубе...  Он  совершенно  забыл математику. Но телефон 
запомнил -
четыре, шестнадцать...  А  потом  -  те  же  шестнадцать  в  
квадрате.  Сто
пятьдесят шесть...<p>
   Потрясенный,  Головкер  услышал  звонок,  раздавшийся  в  его 
собственной
квартире. Один раз, другой, третий...<p>
   - Кто это? - спросила Лиза.<p>
   И через секунду:<br>
   - Говорите.<p>
   И тогда он глухо выговорил:<br>
   - Квартира Головкеров? Лиза, ты меня узнаешь?<br>
   - Погоди, - слышит он, - я выключу чайник.<p>
   И  дальше  -  тишина  на   целую   минуту.   Затем   какие-то 
простые,
необязательные слова:<br>
   - Ты  приехал?  Я  надеюсь,  все  легально?  Как? Да ничего... В 
бассейн
ходит. У тебя дела? Ты путешествуешь?<p>
   Головкер помолчал, затем ответил:<br>
   - Экспорт-импорт.  Тебе  это  не  интересно.   Подумываю   о   
небольшой
концессии, типа хлопка...<p>
   Далее он спросил как можно небрежнее:<br>
   - Надеюсь, увидимся?<p>
   И для большей уверенности добавил:<br>
   - Я должен кое-что вам передать. Тебе и Оле.<p>
   Он хотел сказать - у меня два чемодана подарков. Но передумал.<p>
   - Завтра  я  работаю,  - сказала  Лиза,  - вечером Ольга 
приглашена к
Нахимовским. Послезавтра у нее репетиция. Ты надолго приехал? Позвони 
мне  в
четверг.<br>
   - Лиза,  - проговорил он забытым жалобным тоном, - еще нет десяти. 
Мы
столько лет не виделись. У меня два чемодана подарков. Могу я  
приехать?  На
машине?<br>
   - У нас проблемы с этим делом.<br>
   - В смысле - такси? Я же беру машину в рент...<p>
   Вот  он  заходит (представлял себе Головкер) к человеку 
из "Автопроката".<p>
Слышит:<br>
   - Обслуживаем только иностранцев.<p>
   Головкер почти смущенно улыбается:<br>
   - Да я, знаете ли... Это самое...<br>
   - Я же говорю, - повторяет чиновник,  -  только  для  
иностранцев.  Вы
русский язык понимаете?<br>
   - С трудом, - отвечает Головкер и переходит на английский...<p>
   Лиза говорит:<br>
   - То  есть,  конечно,  приезжай.  Хотя,  ты  знаешь... В общем, я 
ложусь
довольно рано. Кстати, ты где?<br>
   - В "Октябрьской".<br>
   - Это минут сорок.<br>
   - Лиза!<br>
   - Хорошо, я жду. Но Олю я будить не собираюсь...<p>
   Тут начались обычные советские  проблемы.  "Автопрокат"  
закрылся.  Такси
поймать   не  удавалось.  Затормозил  какой-то  частник,  взял  у  
Головкера
американскую сигарету и уехал.<p>
   Приехал он в двенадцатом часу. Вернее, без четверти двенадцать. 
Позвонил.
Ему открыли. Бывшая жена заговорила сбивчиво и почти виновато:<br>
   - Заходи... Ты не изменился... Я, откровенно говоря, рано  
встаю...  Да
заходи  же  ты,  садись.  Поставить кофе?.. Совсем не изменился... Ты 
носишь
шляпу?<br>
   - Фирма "Борсалино", - с отчаянием выговорил Головкер.<p>
   Затем стащил нелепую, фисташкового цвета шляпу.<p>
   - Хочешь кофе?<br>
   - Не беспокойся.<br>
   - Оля, естественно, спит. Я дико устаю на работе.<br>
   - Я скоро уйду, - ввернул Головкер.<br>
   - Я не об этом. Жить становится  все  труднее.  Гласность,  
перестройка,
люди   возбуждены,   чего-то  ждут.  Если  Горбачева  снимут,  мы  
этого  не
переживем... Ты сказал - подарки?  Спасибо,  оставь  в  прихожей.  
Чемоданы
вернуть?<br>
   - Почтой вышлешь, - неожиданно улыбнулся Головкер.<br>
   - Нет, я серьезно.<br>
   - Скажи лучше, как ты живешь? Ты замужем?<br>
   Он задал этот вопрос небрежно, с улыбкой.<br>
   - Нет. Времени нет. Хочешь кофе?<br>
   - Где ты его достаешь?<br>
   - Нигде.<br>
   - Почему же ты замуж не вышла?<br>
   - Жизнь  так  распорядилась. Мужиков-то достаточно, и все умирают 
насчет
пообщаться. А замуж - это дело серьезное. Ты не женился?<br>
   - Нет.<br>
   - Ну, как там, в Америке?<p>
   Головкер с радостью выговорил заранее приготовленную фразу:<br>
   - Знаешь, это прекрасно - уважать страну, в которой живешь. Не  
любить,
а именно уважать.<p>
   Пауза.<p>
   - Может, взглянешь, что я там привез? Хотелось бы убедиться, что 
размеры
подходящие.<br>
   - Нам  все размеры подходящие, - сказала Лиза, - мы ведь 
безразмерные.
Вообще-то спасибо. Другой бы и забыл про эти алименты.<br>
   - Это не алименты, - сказал Головкер, - это просто так. Тебе и 
Оле.<br>
   - Знаешь, как вас теперь называют?<br>
   - Кого?<br>
   - Да вас.<br>
   - Кого это - вас?<br>
   - Эмигрантов.<br>
   - Кто называет?<br>
   - В газетах пишут - "наши  зарубежные  соотечественники".  А  
также  -
"лица, в силу многих причин оказавшиеся за рубежом"...<p>
   И  снова  пауза.  Еще  минута,  и  придется  уходить. В отчаянии 
Головкер
произносит:<br>
   - Лиза!<br>
   - Ну?<p>
   Головкер несколько секунд молчит, затем вдруг:<br>
   - Ну, хочешь потанцуем?<br>
   - Что?<br>
   - У меня радиоприемник в чемодане.<br>
   - Ты ненормальный, Оля спит...<p>
   Головкер лихорадочно думает - ну, как еще ухаживают за  
женщинами?  Как?
Подарки  остались  за  дверью.  В  ресторан  идти  поздно.  Танцевать 
она не
соглашается.<p>
   И тут он вдруг сказал:<br>
   - Я пойду.<br>
   - Уже?.. А впрочем, скоро час. Надеюсь, ты мне позвонишь?<br>
   - Завтра у меня деловое свидание. Подумываю о небольшой 
концессии...<br>
   - Ты все равно звони. И спасибо за чемоданы.<p>
   Не  за  чемоданы  обиделся  Головкер,  а  за  чемоданы  с  
подарками.  Но
промолчал.<p>
   - Так я пойду, - сказал он.<br>
   - Не обижайся. Я буквально падаю с ног.<p>
   Лиза проводила его. Вышла на лестничную площадку.<p>
   - Прощай,   - говорит,  -  мой  зарубежный  соотечественник.  Лицо,
оказавшееся за рубежом...<p>
      (...)