- На этот раз, - сказал он, - вы ошибаетесь. Я пришел не продавать, а покупать. У меня нет никаких диковинок на продажу; в шкафчике моего дядюшки хоть шаром покати. Но если бы даже он был набит, как прежде, я, пожалуй, скорее занялся бы его пополнением, потому что за последнее время мне сильно везло на бирже. Цель моего сегодняшнего прихода проще простого. Я подыскиваю рождественский подарок для одной дамы. - Он говорил все свободнее, входя в колею заранее приготовленной речи. - И, разумеется, я приношу вам свои извинения за то, что потревожил вас по столь ничтожному поводу. Но вчера я не удосужился заняться этим; мое скромное подношение надо сделать сегодня за обедом, а, как вы сами отлично понимаете, богатой невестой пренебрегать не годится.
Последовала пауза, во время которой антиквар как бы взвешивал слова Маркхейма. Тишину нарушало только тиканье множества часов, висевших в лавке среди прочей старинной рухляди, да отдаленное громыхание экипажей на соседней улице.
- Хорошо, сэр, - сказал антиквар. - Пусть будет по-вашему. В конце концов вы мой давний клиент, и если вам действительно удастся сделать хорошую партию, не мне быть этому помехой. Вот, пожалуйста, отличный подарок для дамы, - продолжал он. - Ручное зеркальце. Пятнадцатый век, подлинный и из хорошей коллекции. Из чьей именно, я умолчу в интересах моего клиента, который, подобно вам, уважаемый сэр, приходится племянником и единственным наследником одному замечательному коллекционеру.
Говоря все это сухим, язвительным тоном, антиквар нагнулся достать зеркало с полки, и в тот же миг судорога пробежала по телу Маркхейма, у него затряслись руки и ноги, на лице отразилась буря страстей. Все это прошло так же мгновенно, как и возникло, не оставив после себя и следа, кроме легкой дрожи руки, протянутой за зеркалом.
- Зеркало, - хрипло проговорил он и замолчал, потом повторил
более внятно: - Зеркало? На Рождество? Да можно ли?
- А что тут такого? - воскликнул антиквар. - Почему не
подарить зеркало?
Маркхейм устремил на него какой-то особенный взгляд.
- Вы спрашиваете почему? - сказал он. - Да возьмите поглядитесь в это зеркало сами. Ну что? Приятно? Ведь нет. И никому не может быть приятно.
Щуплый антиквар отскочил назад, когда Маркхейм внезапно подался
к нему с зеркалом, но, убедившись, что ничто более страшное ему
не угрожает, сказал с улыбкой:
- Ваша будущая супруга, сэр, видимо, не так уж хороша собой.
- Я пришел к, вам, - сказал Маркхейм, - за рождественским подарком,
а вы... вы предлагаете мне вот это проклятое напоминание, напоминание
о прожитых годах, прегрешениях и безумствах. Ручное зеркало - это же
ручная совесть! Вы это нарочно? С задней мыслью? Признайтесь! Для вас
же будет лучше, если признаетесь чистосердечно. И расскажите о себе.
Есть у меня подозрение, что на самом-то деле вы человек сердобольный.
Антиквар пристально посмотрел на своего собеседника. Как ни странно, Маркхейм не смеялся; в лице его словно бы промелькнула яркая искорка надежды, но уж никак не насмешки.
- Куда вы клоните? - спросил антиквар.
- Неужто не сердобольный? - хмуро проговорил Маркхейм. - Не сердоболен,
не благочестив, не щепетилен, никого не любит, никем не любим. Рука,
загребающая деньги, кубышка, где они хранятся. И это все? Боже правый,
неужели это все?
- Сейчас я вам скажу, все или не все, - резко заговорил антиквар,
но тут же снова усмехнулся. - Впрочем, понимаю, понимаю, вы вступаете
в брак по любви и, видимо, успели выпить за здоровье вашей суженой.
- А-а! - воскликнул Маркхейм, почему-то вдруг загоревшись
любопытством. - А вы-то сами были когда-нибудь влюблены? Расскажите,
расскажите мне.
- Я? - воскликнул антиквар. - Я - и любовь! Да у меня времени на это
не было, и сегодня я не намерен его тратить на всякий вздор. Берете вы
зеркало?
- Куда нам спешить? - возразил ему Маркхейм. - Стоим, беседуем -
это так приятно. Жизнь наша коротка и ненадежна, зачем бежать ее
приятностей, даже столь скромных, как эта? Надо цепляться за всякую
малость, которую можно урвать у жизни, как цепляется человек за край
обрыва над пропастью. Если вдуматься, так каждый миг нашей жизни -
обрыв, крутой обрыв, и кто сорвется вниз с этой крутизны, тот потеряет
всякое подобие человеческое. Так не лучше ли отдаться приятной беседе?
Давайте расскажем каждый о себе. Зачем нам носить маску? Доверимся
друг другу. Как знать, быть может, мы станем друзьями?
- Мне осталось сказать вам только одно, - проговорил антиквар. -
Покупайте или уходите вон из моей лавки!
- Правильно, правильно, - сказал Маркхейм. - Хватит дурачиться.
К делу. Покажите мне что-нибудь еще.